Oh! Darling
Название: Very Special
Автор: Satisberry
Фэндом: KHR!
Пейринг: Гокудера/Хару
Рейтинг: PG-13
Жанр: гет, романс
Саммари: Особенный вечер для особенной девочки
Примечание: новогодняя тематика
2237 слов- Звёздочки-звёздочки! И-пин, не трогай! Все звёздочки – Ламбо-сана! Он сам всё повесит!
- Ламбо, осторожнее!
Дзиньк – бряк – хрусть; Тсуна-сан отправляется в кладовку за щёткой и совком, а хнычущий Ламбо – на ручки к Хару, уже пятый раз за полчаса.
- Ламбо-сан взорвёт эти дурацкие звёздочки! Они нарочно разбиваются!
- Ламбо-кун, ты не видел коробку с гирляндой?
- Ха-ха, дети, не вешайте игрушки только с одной стороны, ёлка же опять упадёт!
- Экстремально упадёт! Ямамото, да держи ты!
Шурх – бамс – ой-ёй-ёй; Тсуна-сан явно ищет глазами крюк на потолке: то ли чтоб ёлку привязать, то ли самому повеситься уже, и дело с концом.
- Братик, ты не ушибся?
- Рё-ши, принести пластырь? И-пин знает, где взять!
- Ламбо-сан сам принесёт!
- Мам, у нас есть ещё игрушки? Дети побили половину, а остальное как-то развесили несуразно…
- Тсуна, ты дурак! Ламбо-сан всё правильно делал, это ёлка кривая! Она сама виновата!
Шум – крики – «Экстрим!»; и всё же у Тсуны-сана дома так здорово! В гостиной пахнет хвоей и мандаринками; шуршат раскиданные малышами конфетные фантики, «дождик» и мишура; все смеются, переговариваются и мешают друг другу, но никто не сердится.
Сразу видно – Новый год!
Родители Хару в этом году отказались покупать ёлку; и подарков не будет; и вечеринки: дочка, мол, уже большая, а у нас самих так много дел под конец года, незачем глупостями заниматься. Хару, конечно, взрослая, «умница» и всё понимает; но праздник же! Как можно провожать старый год у телевизора, с одним унылым веночком на двери и самым обычным ужином?
Поэтому Хару совсем не хочется домой; она вытирает нос Ламбо, стряхивает с платьица И-пин конфетти и подаёт Ямамото-сану веточку омелы из почти уже пустой коробки: он, как самый высокий, сможет прикрепить шуршаще-блестящую штучку над дверью и без всякой табуретки.
Если вдруг кому-то захочется поцеловаться, пусть всё будет по правилам – под омелой!
Конечно, в доме полно народу: все приглашены, и Нана-сан, закрывшись на кухне, готовит какой-то умопомрачительный секретный супер-пупер-вкусный ужин, пока остальные украшают ёлку и гостиную; но ведь под омелой – это же особый случай, можно даже и при всех, правда?
Вообще-то Хару, честно сказать, о поцелуях не особо и мечтает: просто быть здесь и веселиться вместе со всеми – уже очень здорово!
Хотя да, не совсем со всеми. Хибари-сан, само собой, не пришёл; а ведь Хару с Киоко-тян, набравшись храбрости, лично вручили ему собственноручно нарисованное приглашение!
- Польщён, - Хару аж глаза вытаращила, зажмуренные было в ожидании привычного «камикороса». – Но мы празднуем в семейном кругу; мама расстроится, если меня не будет.
- К-конечно, - запинаясь, пробормотала Хару. – Наши поздравления твоей маме!
- Передам, - серьёзно посмотрел на неё Хибари. – Обязательно.
Хана уехала к родственникам в Саппоро; Хром и Кен придут только вечером; но самое, пожалуй, странное - отсутствие возле Тсуны неизменного Гокудеры-сана: Хару настолько привыкла видеть их всегда вместе, что Тсуна-сан без своей Правой Руки кажется каким-то… не совсем одетым, что ли.
- Киоко-тян, а где Гокудера-сан? – оборачивается Хару.
- Ты не поверишь! – Ямамото неожиданно заливается звонким смехом. – Он пошёл на рождественскую распродажу! Как девчонка, ей богу!
- Да ладно тебе, Ямамото, - улыбается Тсуна. – Он давно хотел эти какие-то-там жутко дорогие рубашки; к тому же, нас и так тут достаточно, справимся разок и без него.
- Ну, не знаю, - Ямамото цепляет последний оставшийся в живых шарик поближе к верхушке ёлки – чтобы дети не достали. – Нам с семпаем уже бежать пора – объединённый праздник спортклубов; это часа на два, не меньше. Вы тут точно управитесь?
- Так всё готово почти, - Тсуна с сомнением смотрит на «полуодетую» ёлку. – Ну, насколько в нашем доме это вообще возможно…
Всем почему-то приспичивает выйти в прихожую, и помахать ручкой Рёхею и Ямамото – словно те не на пару часов уходят, а улетают в Лапландию за Санта Клаусом.
- Тсу-кун! – выглядывает из кухни разрумянившаяся возле плиты Нана-сан. – Ты точно больше никого не позвал? А то я приготовлю ещё гарнира, пока не поздно!
- Нет, мам, мы же всё вчера посчитали, - Тсуна ещё раз оглядывается на ёлку. – Мам, игрушек совсем не осталось? Лучше бы небьющихся…
- Посмотрите на чердаке, - Нана, глядя в потолок, честно пытается припомнить; но её голова забита индейкой, бифштексами и печеньем, и для старых тсуниных игрушек там уже нет места. – В большой коробке «Мой зайчик»!
- Мам! – краснеет Тсуна. – Что ещё за «Мой зайчик»?
- Стиральный порошок, - недоумённо моргает Нана. – Ой, подгорает! Сами разберитесь, ладно?
- Ламбо-сан первым выпотрошит «зайчика»!
- И-пин не отстанет! – дети тут же устремляются наверх.
- Хару, присмотришь за ними, хорошо? – у Тсуны-сана странно поблёскивают глаза, словно он говорит одно, а думает о другом – о чём-то совсем-совсем особенном.
- Конечно! – Хару буквально вспархивает на чердак вслед за детьми.
Ой, а вдруг эта омела – для Хару и Тсуны-сана?
В большой коробке действительно сразу отыскивается маленькая – с всякими мелкими зверюшками-машинками, и детальками Лего, и почти целеньким роботом-трансформером. Хару, оставив Ламбо и И-пин копошиться в игрушках, неспешно спускается по лестнице, обдумывая, как бы поудачнее использовать свои находки.
- Киоко-тян, - Хару замирает, услышав дрожащий от волнения голос Тсуны-сана. – Пока никого нет, можно сказать тебе кое-что?
- Конечно, - тихо говорит Киоко.
Иногда Хару, честно говоря, немного завидует этой способности Киоко-тян всегда сохранять спокойствие. Сама Хару бы сейчас на её месте так разволновалась!
- Знаешь, когда мама записала меня в среднюю Намимори, я ужасно расстроился. Такое большое здание, кошмарно сложная программа, до икоты пугающие старшеклассники: мне в первый же день захотелось перевестись оттуда; куда угодно, хоть через полгорода ездить, лишь бы не в это жуткое место!
Осторожно спустившись до самого низа, Хару неслышно ставит ящичек на пол: и без всякой гипер-интуиции она почему-то знает, к чему клонит Тсуна-сан.
- А потом я увидел тебя, Киоко-тян! Ты стояла у окна с Ханой, и вас так красиво освещало солнце; и я сразу подумал, что ты – тоже маленькое солнышко, такое тёплое и золотое! А потом…
Про «потом» Хару уже не слушает. Она тихонько выходит в прихожую, снимает с вешалки своё пальто, ищет взглядом сапожки и, чтобы не шмыгать носом, вытирает глаза рукавом кофточки.
Кажется, она – ужасная подруга: ведь порадоваться бы сейчас за Киоко-тян, которой так романтично, прямо как в кино, признаются в любви; да кто признаётся – сам Тсуна-сан! А вот не радостно что-то; хочется незаметно выскользнуть за дверь и сбежать из этого тёплого, гостеприимного дома: «куда угодно, хоть через полгорода».
Оказавшись на улице, Хару замирает в нерешительности.
Домой, к телевизору и карри?
В школу? – у них ведь тоже сейчас вечеринка спортклубов, и Хару, само собой, там будут только рады.
К Момоке-тян? – она очень звала; всё же с первого класса дружат; и можно будет завернуться в пледы, грызть карамельки и болтать о моде и парнях…
Мысли с «парней вообще» тут же перескакивают на одного, вполне конкретного; и Хару не выдерживает. Она взахлёб рыдает, уткнувшись лбом в фонарный столб; чувствует себя предательницей и дурочкой одновременно, и от этого плачет ещё горше. Ладно, хоть на улице пусто.
- Хару! Эй, ты чего? Обидел кто? – она не сразу понимает, кто это бесцеремонно трясёт её за плечо.
Гокудера-сан: в элегантном сером пальто, по-взрослому пахнущий одеколоном, с красивым бумажным пакетом – сквозь слёзы Хару не может разобрать надпись; видимо, те самые «жутко дорогие» рубашки.
- Н-ничего, - стараясь отвернуться, чтобы он не рассмотрел её зарёванное лицо, бормочет Хару. – Н-никто. Н-не обидел.
- Вот же дура набитая! – Гокудера-сан, больно вцепившись в руку Хару, заставляет её повернуться обратно. – Пугаешь тут людей до полусмерти, полоумная! Ревёт она, видите ли, посреди улицы, как потерпевшая! Посмотри, на кого ты похожа!
По лицу неприятно проезжается что-то, похожее на картонку, заставляя отвлечься и удивлённо распахнуть глаза.
- Накрахмаленный же, - Гокудера суёт ей в руку белоснежный носовой платок. – Декоративный, между прочим, а не сопли утирать всяким тут…
- С-спасибо, - торопливо промокая глаза, она нашаривает в сумочке зеркальце.
- Даже не пытайся, - выдернув у неё сумку, Гокудера-сан хватает Хару за руку и куда-то тащит. – Увидишь – не обрадуешься: ну чисто лахудра болотная!
- Куда это мы? – очумело спрашивает Хару.
- Продам тебя в бродячий цирк, пока товарный вид не потеряла, - деловито говорит он. – В комнате страха тебе цены не будет!
Странно, но все его обзывания почему-то не обижают, а как-то даже успокаивают, что ли. Всё вокруг Хару в последнее время слишком стремительно менялось: и дома, и в школе, и Тсуна, опять же… И только Гокудера-кун и его «дура набитая!» остались прежними.
Хотя нет: он, пожалуй, посимпатичнее стал.
Ну, или менее противным, по крайней мере.
- Там эти Анаболические Стероиды надолго в школу ускакали? – спрашивает Гокудера, отпирая дверь.
- Кто?- хлопает глазами Хару. – А ты тут живёшь, да, Гокудера-кун?
- Нет, блин, просто ключ случайно подошёл! – втолкнув её в квартиру, он раздражённо разматывает шарф. – Ямамото с Сасагавой, говорю, ко скольки обещали вернуться?
- К шести, - припоминает Хару.
- Ну и чего застыла, убогая? – сняв пальто, он придирчиво оглядывает себя в зеркало. – Разделась и марш умываться! Или с опухшей физиономией собираешься к Десятому показаться? Полотенца в шкафчике, фен тоже. Мозгов-то хватит током не убиться?
- Хару не нужно к Тсуне-сану, - уже было расстегнувшись, девушка снова берётся за пуговицы. – Я, наверно, домой лучше, Гокудера-сан.
- Знаешь что, дорогая, - легонько шлёпнув её по рукам, Гокудера стаскивает с Хару пальто, - никуда ты не пойдёшь, пока не успокоишься и не объяснишь, какого чёрта происходит.
Это его «дорогая» становится последней каплей. Соломинкой, ломающей спину упрямому внутреннему ослику Хару, сверх меры загруженному её мечтами, планами, надеждами…
- «Дорогая», да? - она стучит кулачками в неширокую грудь Гокудеры, заставляя его ошалело вжаться в стену. – Да какая, к чёрту, «дорогая»? Кому Хару дорогая, Гокудера-сан? Да кто вообще заметит, если Хару прямо сегодня исчезнет? Если её ветром в Канзас унесёт, или пришельцы похитят, или она просто перестанет приходить к Тсуне-сану? Ещё и с облегчением, небось, вздохнёте, что нет больше ни Хару, ни её идей дурацких, ни костюмов! «Дорогая» - это Хром-тян: Мукуро-кун с неё пылинки сдувает, Кен всегда рядом, она полезна Тсуне-сану, и все ей рады! И-пин – тоже «дорогая»: её все любят! А самая «дорогая» - Киоко-тян: о ней полшколы мечтает; и брат у неё – лучший в мире, и она всем нужна, особенно Тсуне-ку-уну-у!!!
- Вот поэтому я и держусь подальше от вашего брата, - Гокудера прижимает её к себе: не слишком умело и слишком сильно, так, что не только стучать по нему сжатыми ладошками, но и дышать становится затруднительно. – В смысле, сестры. Десятый что-то там сказал Сасагаве, а ты уже и выдумала себе с три короба?
«Не «что-то там», Гокудера-сан!», сказала бы Хару, будь у неё в груди побольше воздуха.
- И про «никто не заметит» это ты зря, дурёха, - неловко продолжает Гокудера. – Мелкие по тебе с ума сходят; ты для них круче Мери Поппинс и Венди, вместе взятых. А с Сасагавой вы не лучшие подружки разве? С кем она будет пирожные трескать, если ты пропадёшь? И Докуро к тебе липнет, когда приходит; и Кен этот, прям как щенок, ждёт, когда с руки покормишь. А бейсбольный придурок думает, что ты готовишь лучше всех; если он в будущем ресторан отцовский унаследует, хочет тебя шеф-поваром к себе позвать. А Десятый… что Десятый… мы все ему не чужие: ну да, хочется временами побольше внимания; так не разорваться же ему, правда?
- Правда, - тихо говорит Хару.
- Успокоилась? – чуть отодвинув девушку от себя, Гокудера двумя пальцами приподнимает её за подбородок, заглядывая в глаза. – Иди, умойся тогда, и…
- Ты такой умный, Гокудера-сан, - так же тихо перебивает его Хару, - только вот ничего ты не понимаешь.
- Да всё я понимаю, - не отпуская её, Гокудера криво улыбается. – Дружба - дружбой, а быть для кого-то особенной – совсем другое, так? Как это вы там говорите? «Единственной в мире»?
Его зелёные кошачьи глаза начинают казаться Хару какими-то уж слишком большими; и, сколько бы она ни смотрела романтических фильмов, поцелуй всё равно застаёт Миуру Хару врасплох. Ей бы отскочить с привычным «Ха-хи!», но в крошечной прихожей так тесно, что и отскакивать-то некуда. Вернее, сначала некуда; а потом уже и не хочется. У Гокудеры тёплые губы; он уютно пахнет табаком и мандаринками; и целоваться, оказывается, совсем не страшно.
Сильные пальцы отпускают, наконец, её подбородок, и осторожно зарываются в и так уже растрёпанные волосы.
- Не как в кино, да? – Гокудера краснеет, переводя взгляд куда-то ей за спину. – У меня и омелы-то нету.
- Ну и кто тут теперь «дурак набитый»? – Хару преувеличенно внимательно разглядывает вешалку.
- Ты, само собой, - притягивая её к себе, сообщает Гокудера. – У всех у вас, юбочных созданий, каша в голове и туман перед глазами: ни черта вы не видите, пока носом не ткнёшь.
- Ну да, если всё время обзываться, всё прям так понятно становится, - уткнувшись лбом ему в плечо, говорит Хару. – Что ты – единственная в мире «лахудра болотная», например.
- Тебя что ли в детском саду никогда за косички не дёргали? – усмехается Гокудера.
- Хару всегда сдачи давала, - фыркает она.
- Что и требовалось доказать, - Гокудера нехотя отпускает её. – Топай носик пудрить, женщина, а то у Десятого всё вкусное без нас съедят.
- Ну, я тогда могу тебе что-нибудь приготовить, - начинает Хару.
- Наготовишься ещё, дурёха, - он слегка подталкивает её в спину. – Вся жизнь впереди.
Маленькая ванная пропитана запахом хвои и каких-то трав; зеркало неожиданно большое: ну да, Гокудера же любит покрасоваться; на светильнике вместо новогоднего украшения – забытый тёмно-синий галстук.
Высунув от старательности кончик языка, Хару подкрашивает ресницы; лицо у неё очень серьёзное, но глаза смеются.
Как можно было даже подумать о том, чтоб не идти праздновать Новый год со всеми? Ведь дома у Тсуны-сана – всё, что так любит Хару: принаряженные щебечущие подружки; разомлевшие от вкусной еды парни; счастливые по самые уши малыши; много шума, болтовни и веселья.
И ещё – прикреплённая Ямамото-саном над дверью шуршаще-блестящая веточка омелы.
Особенная веточка для особенного вечера.
Ведь если под омелой – то можно даже и при всех, правда?
Автор: Satisberry
Фэндом: KHR!
Пейринг: Гокудера/Хару
Рейтинг: PG-13
Жанр: гет, романс
Саммари: Особенный вечер для особенной девочки
Примечание: новогодняя тематика
2237 слов- Звёздочки-звёздочки! И-пин, не трогай! Все звёздочки – Ламбо-сана! Он сам всё повесит!
- Ламбо, осторожнее!
Дзиньк – бряк – хрусть; Тсуна-сан отправляется в кладовку за щёткой и совком, а хнычущий Ламбо – на ручки к Хару, уже пятый раз за полчаса.
- Ламбо-сан взорвёт эти дурацкие звёздочки! Они нарочно разбиваются!
- Ламбо-кун, ты не видел коробку с гирляндой?
- Ха-ха, дети, не вешайте игрушки только с одной стороны, ёлка же опять упадёт!
- Экстремально упадёт! Ямамото, да держи ты!
Шурх – бамс – ой-ёй-ёй; Тсуна-сан явно ищет глазами крюк на потолке: то ли чтоб ёлку привязать, то ли самому повеситься уже, и дело с концом.
- Братик, ты не ушибся?
- Рё-ши, принести пластырь? И-пин знает, где взять!
- Ламбо-сан сам принесёт!
- Мам, у нас есть ещё игрушки? Дети побили половину, а остальное как-то развесили несуразно…
- Тсуна, ты дурак! Ламбо-сан всё правильно делал, это ёлка кривая! Она сама виновата!
Шум – крики – «Экстрим!»; и всё же у Тсуны-сана дома так здорово! В гостиной пахнет хвоей и мандаринками; шуршат раскиданные малышами конфетные фантики, «дождик» и мишура; все смеются, переговариваются и мешают друг другу, но никто не сердится.
Сразу видно – Новый год!
Родители Хару в этом году отказались покупать ёлку; и подарков не будет; и вечеринки: дочка, мол, уже большая, а у нас самих так много дел под конец года, незачем глупостями заниматься. Хару, конечно, взрослая, «умница» и всё понимает; но праздник же! Как можно провожать старый год у телевизора, с одним унылым веночком на двери и самым обычным ужином?
Поэтому Хару совсем не хочется домой; она вытирает нос Ламбо, стряхивает с платьица И-пин конфетти и подаёт Ямамото-сану веточку омелы из почти уже пустой коробки: он, как самый высокий, сможет прикрепить шуршаще-блестящую штучку над дверью и без всякой табуретки.
Если вдруг кому-то захочется поцеловаться, пусть всё будет по правилам – под омелой!
Конечно, в доме полно народу: все приглашены, и Нана-сан, закрывшись на кухне, готовит какой-то умопомрачительный секретный супер-пупер-вкусный ужин, пока остальные украшают ёлку и гостиную; но ведь под омелой – это же особый случай, можно даже и при всех, правда?
Вообще-то Хару, честно сказать, о поцелуях не особо и мечтает: просто быть здесь и веселиться вместе со всеми – уже очень здорово!
Хотя да, не совсем со всеми. Хибари-сан, само собой, не пришёл; а ведь Хару с Киоко-тян, набравшись храбрости, лично вручили ему собственноручно нарисованное приглашение!
- Польщён, - Хару аж глаза вытаращила, зажмуренные было в ожидании привычного «камикороса». – Но мы празднуем в семейном кругу; мама расстроится, если меня не будет.
- К-конечно, - запинаясь, пробормотала Хару. – Наши поздравления твоей маме!
- Передам, - серьёзно посмотрел на неё Хибари. – Обязательно.
Хана уехала к родственникам в Саппоро; Хром и Кен придут только вечером; но самое, пожалуй, странное - отсутствие возле Тсуны неизменного Гокудеры-сана: Хару настолько привыкла видеть их всегда вместе, что Тсуна-сан без своей Правой Руки кажется каким-то… не совсем одетым, что ли.
- Киоко-тян, а где Гокудера-сан? – оборачивается Хару.
- Ты не поверишь! – Ямамото неожиданно заливается звонким смехом. – Он пошёл на рождественскую распродажу! Как девчонка, ей богу!
- Да ладно тебе, Ямамото, - улыбается Тсуна. – Он давно хотел эти какие-то-там жутко дорогие рубашки; к тому же, нас и так тут достаточно, справимся разок и без него.
- Ну, не знаю, - Ямамото цепляет последний оставшийся в живых шарик поближе к верхушке ёлки – чтобы дети не достали. – Нам с семпаем уже бежать пора – объединённый праздник спортклубов; это часа на два, не меньше. Вы тут точно управитесь?
- Так всё готово почти, - Тсуна с сомнением смотрит на «полуодетую» ёлку. – Ну, насколько в нашем доме это вообще возможно…
Всем почему-то приспичивает выйти в прихожую, и помахать ручкой Рёхею и Ямамото – словно те не на пару часов уходят, а улетают в Лапландию за Санта Клаусом.
- Тсу-кун! – выглядывает из кухни разрумянившаяся возле плиты Нана-сан. – Ты точно больше никого не позвал? А то я приготовлю ещё гарнира, пока не поздно!
- Нет, мам, мы же всё вчера посчитали, - Тсуна ещё раз оглядывается на ёлку. – Мам, игрушек совсем не осталось? Лучше бы небьющихся…
- Посмотрите на чердаке, - Нана, глядя в потолок, честно пытается припомнить; но её голова забита индейкой, бифштексами и печеньем, и для старых тсуниных игрушек там уже нет места. – В большой коробке «Мой зайчик»!
- Мам! – краснеет Тсуна. – Что ещё за «Мой зайчик»?
- Стиральный порошок, - недоумённо моргает Нана. – Ой, подгорает! Сами разберитесь, ладно?
- Ламбо-сан первым выпотрошит «зайчика»!
- И-пин не отстанет! – дети тут же устремляются наверх.
- Хару, присмотришь за ними, хорошо? – у Тсуны-сана странно поблёскивают глаза, словно он говорит одно, а думает о другом – о чём-то совсем-совсем особенном.
- Конечно! – Хару буквально вспархивает на чердак вслед за детьми.
Ой, а вдруг эта омела – для Хару и Тсуны-сана?
В большой коробке действительно сразу отыскивается маленькая – с всякими мелкими зверюшками-машинками, и детальками Лего, и почти целеньким роботом-трансформером. Хару, оставив Ламбо и И-пин копошиться в игрушках, неспешно спускается по лестнице, обдумывая, как бы поудачнее использовать свои находки.
- Киоко-тян, - Хару замирает, услышав дрожащий от волнения голос Тсуны-сана. – Пока никого нет, можно сказать тебе кое-что?
- Конечно, - тихо говорит Киоко.
Иногда Хару, честно говоря, немного завидует этой способности Киоко-тян всегда сохранять спокойствие. Сама Хару бы сейчас на её месте так разволновалась!
- Знаешь, когда мама записала меня в среднюю Намимори, я ужасно расстроился. Такое большое здание, кошмарно сложная программа, до икоты пугающие старшеклассники: мне в первый же день захотелось перевестись оттуда; куда угодно, хоть через полгорода ездить, лишь бы не в это жуткое место!
Осторожно спустившись до самого низа, Хару неслышно ставит ящичек на пол: и без всякой гипер-интуиции она почему-то знает, к чему клонит Тсуна-сан.
- А потом я увидел тебя, Киоко-тян! Ты стояла у окна с Ханой, и вас так красиво освещало солнце; и я сразу подумал, что ты – тоже маленькое солнышко, такое тёплое и золотое! А потом…
Про «потом» Хару уже не слушает. Она тихонько выходит в прихожую, снимает с вешалки своё пальто, ищет взглядом сапожки и, чтобы не шмыгать носом, вытирает глаза рукавом кофточки.
Кажется, она – ужасная подруга: ведь порадоваться бы сейчас за Киоко-тян, которой так романтично, прямо как в кино, признаются в любви; да кто признаётся – сам Тсуна-сан! А вот не радостно что-то; хочется незаметно выскользнуть за дверь и сбежать из этого тёплого, гостеприимного дома: «куда угодно, хоть через полгорода».
Оказавшись на улице, Хару замирает в нерешительности.
Домой, к телевизору и карри?
В школу? – у них ведь тоже сейчас вечеринка спортклубов, и Хару, само собой, там будут только рады.
К Момоке-тян? – она очень звала; всё же с первого класса дружат; и можно будет завернуться в пледы, грызть карамельки и болтать о моде и парнях…
Мысли с «парней вообще» тут же перескакивают на одного, вполне конкретного; и Хару не выдерживает. Она взахлёб рыдает, уткнувшись лбом в фонарный столб; чувствует себя предательницей и дурочкой одновременно, и от этого плачет ещё горше. Ладно, хоть на улице пусто.
- Хару! Эй, ты чего? Обидел кто? – она не сразу понимает, кто это бесцеремонно трясёт её за плечо.
Гокудера-сан: в элегантном сером пальто, по-взрослому пахнущий одеколоном, с красивым бумажным пакетом – сквозь слёзы Хару не может разобрать надпись; видимо, те самые «жутко дорогие» рубашки.
- Н-ничего, - стараясь отвернуться, чтобы он не рассмотрел её зарёванное лицо, бормочет Хару. – Н-никто. Н-не обидел.
- Вот же дура набитая! – Гокудера-сан, больно вцепившись в руку Хару, заставляет её повернуться обратно. – Пугаешь тут людей до полусмерти, полоумная! Ревёт она, видите ли, посреди улицы, как потерпевшая! Посмотри, на кого ты похожа!
По лицу неприятно проезжается что-то, похожее на картонку, заставляя отвлечься и удивлённо распахнуть глаза.
- Накрахмаленный же, - Гокудера суёт ей в руку белоснежный носовой платок. – Декоративный, между прочим, а не сопли утирать всяким тут…
- С-спасибо, - торопливо промокая глаза, она нашаривает в сумочке зеркальце.
- Даже не пытайся, - выдернув у неё сумку, Гокудера-сан хватает Хару за руку и куда-то тащит. – Увидишь – не обрадуешься: ну чисто лахудра болотная!
- Куда это мы? – очумело спрашивает Хару.
- Продам тебя в бродячий цирк, пока товарный вид не потеряла, - деловито говорит он. – В комнате страха тебе цены не будет!
Странно, но все его обзывания почему-то не обижают, а как-то даже успокаивают, что ли. Всё вокруг Хару в последнее время слишком стремительно менялось: и дома, и в школе, и Тсуна, опять же… И только Гокудера-кун и его «дура набитая!» остались прежними.
Хотя нет: он, пожалуй, посимпатичнее стал.
Ну, или менее противным, по крайней мере.
- Там эти Анаболические Стероиды надолго в школу ускакали? – спрашивает Гокудера, отпирая дверь.
- Кто?- хлопает глазами Хару. – А ты тут живёшь, да, Гокудера-кун?
- Нет, блин, просто ключ случайно подошёл! – втолкнув её в квартиру, он раздражённо разматывает шарф. – Ямамото с Сасагавой, говорю, ко скольки обещали вернуться?
- К шести, - припоминает Хару.
- Ну и чего застыла, убогая? – сняв пальто, он придирчиво оглядывает себя в зеркало. – Разделась и марш умываться! Или с опухшей физиономией собираешься к Десятому показаться? Полотенца в шкафчике, фен тоже. Мозгов-то хватит током не убиться?
- Хару не нужно к Тсуне-сану, - уже было расстегнувшись, девушка снова берётся за пуговицы. – Я, наверно, домой лучше, Гокудера-сан.
- Знаешь что, дорогая, - легонько шлёпнув её по рукам, Гокудера стаскивает с Хару пальто, - никуда ты не пойдёшь, пока не успокоишься и не объяснишь, какого чёрта происходит.
Это его «дорогая» становится последней каплей. Соломинкой, ломающей спину упрямому внутреннему ослику Хару, сверх меры загруженному её мечтами, планами, надеждами…
- «Дорогая», да? - она стучит кулачками в неширокую грудь Гокудеры, заставляя его ошалело вжаться в стену. – Да какая, к чёрту, «дорогая»? Кому Хару дорогая, Гокудера-сан? Да кто вообще заметит, если Хару прямо сегодня исчезнет? Если её ветром в Канзас унесёт, или пришельцы похитят, или она просто перестанет приходить к Тсуне-сану? Ещё и с облегчением, небось, вздохнёте, что нет больше ни Хару, ни её идей дурацких, ни костюмов! «Дорогая» - это Хром-тян: Мукуро-кун с неё пылинки сдувает, Кен всегда рядом, она полезна Тсуне-сану, и все ей рады! И-пин – тоже «дорогая»: её все любят! А самая «дорогая» - Киоко-тян: о ней полшколы мечтает; и брат у неё – лучший в мире, и она всем нужна, особенно Тсуне-ку-уну-у!!!
- Вот поэтому я и держусь подальше от вашего брата, - Гокудера прижимает её к себе: не слишком умело и слишком сильно, так, что не только стучать по нему сжатыми ладошками, но и дышать становится затруднительно. – В смысле, сестры. Десятый что-то там сказал Сасагаве, а ты уже и выдумала себе с три короба?
«Не «что-то там», Гокудера-сан!», сказала бы Хару, будь у неё в груди побольше воздуха.
- И про «никто не заметит» это ты зря, дурёха, - неловко продолжает Гокудера. – Мелкие по тебе с ума сходят; ты для них круче Мери Поппинс и Венди, вместе взятых. А с Сасагавой вы не лучшие подружки разве? С кем она будет пирожные трескать, если ты пропадёшь? И Докуро к тебе липнет, когда приходит; и Кен этот, прям как щенок, ждёт, когда с руки покормишь. А бейсбольный придурок думает, что ты готовишь лучше всех; если он в будущем ресторан отцовский унаследует, хочет тебя шеф-поваром к себе позвать. А Десятый… что Десятый… мы все ему не чужие: ну да, хочется временами побольше внимания; так не разорваться же ему, правда?
- Правда, - тихо говорит Хару.
- Успокоилась? – чуть отодвинув девушку от себя, Гокудера двумя пальцами приподнимает её за подбородок, заглядывая в глаза. – Иди, умойся тогда, и…
- Ты такой умный, Гокудера-сан, - так же тихо перебивает его Хару, - только вот ничего ты не понимаешь.
- Да всё я понимаю, - не отпуская её, Гокудера криво улыбается. – Дружба - дружбой, а быть для кого-то особенной – совсем другое, так? Как это вы там говорите? «Единственной в мире»?
Его зелёные кошачьи глаза начинают казаться Хару какими-то уж слишком большими; и, сколько бы она ни смотрела романтических фильмов, поцелуй всё равно застаёт Миуру Хару врасплох. Ей бы отскочить с привычным «Ха-хи!», но в крошечной прихожей так тесно, что и отскакивать-то некуда. Вернее, сначала некуда; а потом уже и не хочется. У Гокудеры тёплые губы; он уютно пахнет табаком и мандаринками; и целоваться, оказывается, совсем не страшно.
Сильные пальцы отпускают, наконец, её подбородок, и осторожно зарываются в и так уже растрёпанные волосы.
- Не как в кино, да? – Гокудера краснеет, переводя взгляд куда-то ей за спину. – У меня и омелы-то нету.
- Ну и кто тут теперь «дурак набитый»? – Хару преувеличенно внимательно разглядывает вешалку.
- Ты, само собой, - притягивая её к себе, сообщает Гокудера. – У всех у вас, юбочных созданий, каша в голове и туман перед глазами: ни черта вы не видите, пока носом не ткнёшь.
- Ну да, если всё время обзываться, всё прям так понятно становится, - уткнувшись лбом ему в плечо, говорит Хару. – Что ты – единственная в мире «лахудра болотная», например.
- Тебя что ли в детском саду никогда за косички не дёргали? – усмехается Гокудера.
- Хару всегда сдачи давала, - фыркает она.
- Что и требовалось доказать, - Гокудера нехотя отпускает её. – Топай носик пудрить, женщина, а то у Десятого всё вкусное без нас съедят.
- Ну, я тогда могу тебе что-нибудь приготовить, - начинает Хару.
- Наготовишься ещё, дурёха, - он слегка подталкивает её в спину. – Вся жизнь впереди.
Маленькая ванная пропитана запахом хвои и каких-то трав; зеркало неожиданно большое: ну да, Гокудера же любит покрасоваться; на светильнике вместо новогоднего украшения – забытый тёмно-синий галстук.
Высунув от старательности кончик языка, Хару подкрашивает ресницы; лицо у неё очень серьёзное, но глаза смеются.
Как можно было даже подумать о том, чтоб не идти праздновать Новый год со всеми? Ведь дома у Тсуны-сана – всё, что так любит Хару: принаряженные щебечущие подружки; разомлевшие от вкусной еды парни; счастливые по самые уши малыши; много шума, болтовни и веселья.
И ещё – прикреплённая Ямамото-саном над дверью шуршаще-блестящая веточка омелы.
Особенная веточка для особенного вечера.
Ведь если под омелой – то можно даже и при всех, правда?
@темы: фанфики
-
-
29.12.2012 в 08:26Очень мило *-*
Вот бы еще и реакцию остальных на сей поцелуйчик под омелой прочитать ХД
-
-
29.12.2012 в 13:06думаю, будет примерно так:
Тсуна: "Уф, просто камень с души"
Киоко: "Поздравляю, Хару-тян!"
Ламбо: "Раз вы едите друг друга, ваши порции достанутся Ламбо-сану!"
Хром и И-пин: покраснели и отвернулись
Нана: "По такому случаю надо испечь ещё печенек!"
Ямамото: "Ха-ха, а что это вы делаете? Это такая игра?"
Рёхей: "Тоже экстремально ничего не понял!"
Хибари (за окном): сверяется с книжечкой о правилах празднования Нового года (глава "Что делать, если Вы случайно оказались под омелой"), одобрительно хмыкает и идёт устраивать засаду под такой же веточкой
-
-
07.01.2013 в 15:49-
-
07.01.2013 в 20:47оно писалось по заказу одной милой девушки с фикбука; рада, что и здесь нашло тёплый приём
-
-
18.04.2013 в 00:54- Тебя что ли в детском саду никогда за косички не дёргали? – усмехается Гокудера.
- Хару всегда сдачи давала, - фыркает она.
- Что и требовалось доказать
Точь-в точь с меня написано
А сам фик очень теплый, такие приятные впечатления после себя оставляет и видно, что Вонгола - семья, не только в мафиозном мире, но и вообще.
-
-
03.05.2013 в 00:40очень люблю эту пару шумных, но таких милых балбесов
-
-
17.04.2015 в 19:56Спасибо вам за фик, я аж начала проникаться пейрингом по-настоящему. *____*