[gokuharu]

Автор:  inkuseitor
Название: без названия, продолжение
Предупреждение: дарк!АУ, ТИЛ, не вычитано
Персонажи: Гокудера, Хару мельком Ламбо
Жанр: романс
Размер: ~4k слов
Рейтинг: НЦ-17
Дисклеймер: все персонажи Амано Акиры
От автора: *старческим голосом* Прошло уже 84 года (с) Вообще, я думала забить на него, но весь год у меня висел черновик, и жалко было его оставлять сырым, поэтому я решила дописать всеми забытую историю :3 IDK если торкнет вдруг, возьму и напишу дальше в формате драбблов, но это очень навряд ли. Вообще, у меня все продумано вплоть до большой и насыщенной драмой сцены расставания, но не хотелось останавливать историю на такой невеселой ноте, так что лучше так. :3 Спасибо всем, кто оставлял комментарии!

Облака сиреневыми штрихами медленно утекали в чернеющий горизонт. В квартире окна смотрели только на восток, и с каждой минутой в комнатах без искусственного освещения становилось все мрачнее и мрачнее. Хару догадывалась, что в этом и заключалась тонкая задумка – кого бы здесь не держала Вонгола, он должен был мучиться подступающим с темнотой отчаянием, и она, чтобы поднять настроение – или, скорее, чтобы не опускать его дальше, – отвернулась. Девушка попробовала задержать взгляд на старом шкафчике, на неудобной кровати, на безрадостно-бледном потолке, но потом сдалась, и призналась себе, что кроме запыленного окна, источавшего тоску и вселявшего в нее чувство беспомощности, смотреть было не на что.

Японка знала, что была сообразительной, и в своей догадке не сомневалась ни на минуту. Ей было немного обидно, что такой милый и вежливый молодой человек, как Тсуна-сан, рассматривал ее в роли наказания для своего подчиненного за плохое поведение, но эта обида не шла ни в какое сравнение с той, которую она испытала, навешав молодому Дечимо Вонгола лапши про то, какой замечательный этот Гокудера, и оставшись в итоге с этим образцом джентльменских манер вопреки своим расчетам. "Лучше бы правду выпалила!" – ругалась про себя Миура.

Гокудера же вполне заслуженно чувствовал себя победителем. Он не совсем понимал, почему для него было так важно разрушить планы Хару, но еще меньше – отчего ему так хотелось отметить свой успех с новой знакомой. Наверное, по той же причине, по которой завоеватели античных времен приглашали на пиршества в честь своих побед принцесс и королев захваченных государств – чтобы увидеть свое превосходство через призму униженного соперника.

Хаято помнил, как мило выглядела его "девушка", когда злилась, и поэтому настроился на романтику. Он достал один фильм из своей старой запыленной DVD коллекции, которую свез сюда почти вечность назад, нашел откупоренную бутылку, в которой плескалось еще достаточно виски, и немного сухофруктов в кухонном шкафчике, и, пока его новая возлюбленная молча оплакивала свое несостоявшееся уединение, он разложил все это на столике перед диваном. Гокудера попытался придать себе как можно более расслабленный вид, избавившись от галстука и расстегнув верхние пуговицы рубашки, и постучался к Хару. Вопреки его ожиданиям она открыла дверь мгновенно.

– Что. Тебе. Надо? – рассерженно спросила она, и затем заметила некоторое изменение планировки у него за спиной. – Что?

– Я просто подумал, что мы плохо начали, – ответил он, по-хозяйски опираясь локтем об косяк. – И решил, что мы должны это исправить.

– Лично мне исправлять нечего, – отрезала Хару, упрямо сложив руки на груди, но затем что-то за Гокудерой вновь привлекло ее внимание. – Там, что, виски?

Гокудера с искусственной ленцой обернулся и кивнул. Девушка недовольно отвела взгляд, но затем с вызовом спросила:

– Что и как ты хочешь исправить? Споить меня и трахнуть? Как предсказуемо. Вынуждена тебя разочаровать: я не пью в компании людей, которые мне не нравятся!

Хаято покраснел. Он не привык, что девушки называли его попытки ухаживать за ними своими именами, но сделал оскорбленное лицо, дескать, как не стыдно так низко думать о нем.

– Вообще-то есть еще орешки всякие и сушеные фрукты. И чай, если хочешь. Я тут фильм выбрал. Глянем?

Хару, состроив недовольную мину, встала в позу.

– Сначала извинись. И найди мне другую одежду! Пить непонятно с кем в таком виде нет никакого желания.

Гокудера про себя усмехнулся над изменениями в ее планах касательно бутылки виски, но извинился, несмотря на приказной стервозный тон, на который хотелось достойно ответить.

– Прости за то, что так вышло с футболкой.

– А хамство? А грубые выходки?

– Прости отсутствие моих манер, пожалуйста, – терпеливо добавил Гокудера.

– Хорошо, – буркнула Хару и отвела взгляд, приятно удивленная, что ей так быстро удалось достучаться до его совести. – А теперь удачи в поисках новой одежды.

Она хотела закрыть перед ним дверь, но он не позволил ей, с силой потянув ручку в противоположную сторону. Хару запланировала новую истерику, но ее язык отказался подчиняться, как только она заметила, что Гокудера решил избавить себя от рубашки. Та часть девушки, которая хотела выразиться против подобных выкрутасов, была заткнута другой, наслаждавшейся зрелищем. Не каждый день перед Миурой раздевался горячий привлекательный мужчина, и она решила, что после множества изнурительных выступлений в "Сливе", заслуживала скромную роль зрительницы.

– Зачем? – только и выдавила она, как только он остался в майке, выгодно прилегавшей к телу.

– Тебе же нужна была новая одежда, – улыбаясь, ответил Гокудера и вложил рубашку ей в руки. – Буду ждать.

Как только он закрыл за собой дверь, Хару первым делом приложила руку к лицу, проверяя, насколько она покраснела. Она отчетливо чувствовала, как горели у нее щеки и шея, и девушка занервничала, представив, как глупо выглядела, практически пуская слюни на своего врага номер один. Затем, убедившись, что организм не выдал ничего компрометирующего, она не без трепета сняла с себя футболку и, прикусив губу и опасливо посмотрев по сторонам, приложила новую одежду к груди. Ткань сохранила тепло и запах чужого тела, и у девушки ослабли колени. Она все еще считала его хамом и гадом передовых мастей, но от этого сердце не стучало тише, и лицо не бледнело. Перед тем, как выйти к Гокудере, она настроила себя на равнодушие, и на это ушло немало времени.

– Ты долго, – прокомментировал он, скрывая улыбку. Ему однозначно нравилось, как смотрелась на ней его одежда, как новая, так и старая. Он видел ее тело прежде, и непросто было забыть, как красиво все линии и изгибы извивались в танце, исполнявшемся в том, что и нижним бельем назвать-то было трудно, но несмотря на это, его не могло не волновать то, как рубашка скрывала ее наготу.

– Я могу уйти, – ворчливо ответила Хару и устроилась на почтительном расстоянии от него.

Итальянец включил телевизор, на экране появились вступительные титры. Он вложил в руки Миуры стакан, на дне которого плескались виски. Она без вступления выпила все залпом.

– Наливай еще, – поморщившись от крепости напитка, произнесла Хару.

– Для девушки, которая не собиралась пить, ты уже перевыполнила норму, – усмехнулся Хаято, но не отказал ей.

Она осушила стакан во второй раз после того, как на экране появились первые герои. Гокудера растолковал ее темпы, как желание поскорее забыть события всего дня, а он приветствовал всяческие попытки расслабиться. Вскоре она и правда стала выглядеть непринужденней, будто между ними были нейтрально-дружеские отношения.

– Еще? – предложил он, но Хару мотнула головой.

В комнате царил полумрак, и только телевизор испускал тусклые переменчивые блики света. Миура не особо следила за сюжетом на экране – вся комната уже начала закономерно покачиваться, и девушку больше озаботила борьба с диваном, а точнее с его неудобной спинкой, откинувшись на которую было трудно уснуть. Гокудера, тоже игнорировавший развитие событий в фильме, это заметил.

– Я могу тебе помочь? – спросил он, придвинувшись к ней.

– Здесь неудобно сидеть.

Гокудера в ответ на это похлопал по коленям.

– Садись сюда, – пригласил он и, опасаясь, что его щедрый жест оттолкнет Хару, поспешил добавить, – если хочешь.

Но алкоголь ударил ей в голову раньше, чем он ожидал, и Хару не стала рисоваться перед своим "телохранителем". Она приблизилась к мужчине, и волна тепла, исходившая от его тела, опьянила ее не слабее виски. Девушка слегка приподняла рубашку, чтобы та не сковывала спину, и села на Гокудеру. Сначала затея показалась ей глупой: на его ногах было едва ли удобнее, Миура чувствовала под кожей каждую складку ткани и рельеф ног, но затем он заботливо приложил руку к ее спине, и Хару устроилась так, чтобы можно было удобнее положить голову на его плечо, что заметно изменило ее оценку. Свободная рука не могла постоянно висеть в воздухе, поэтому он фамильярно положил ее на оголенные бедра, но девушка, если и была против, то не подала виду. Впервые за слишком долгое время она почувствовала подобие защищенности, и Хару не была готова так скоро расстаться с этим ощущением из-за упрямства и принципиальности. В конце концов, его пальцы уже трогали ее клитор, и, обладай она меньшим самообладанием, они бы уже почти сутки назад занялись сексом.

Хаято тоже не забыл, как они познакомились – именно эти воспоминания и вдохновили его на перемирие. Более того, он слишком отчетливо помнил, как она целовала его в борделе, и одного воссоздания этого эпизода в памяти хватило, чтобы его пальцы сами начали гладить её бархатистую кожу. Он касался её легко, настолько нежно, насколько научился за все время в женской компании. Хару негромко ахнула, но, с двойной порцией виски, которые успешно затормаживали принятие решений, не стала его останавливать. Она утопала в прогорклом запахе табачного дыма, и ей это нравилось.

Когда Хару привстала, Гокудера, опасаясь, что она сейчас же вскочит и убежит, вцепился руками в ее ягодицы, но она, не покидая его рук, просто пересела лицом к нему. Хватку на бедрах он все равно не ослабил, а, напротив, даже укрепил ее. Миура встала, расставив колени по бокам от него, так близко, что, чуть подавшись вперед, можно было коснуться носом ее сосков сквозь рубашку. Хару медленно, искусительно, как и подобало девушке ее профессии, стала выпускать пуговицы из петель, обнажая себя с противоречивой смесью гордости и уступчивости. Когда она завершила эту церемонию, Хаято пожалел, что не включил свет заранее: ему хотелось полюбоваться ее голым телом, и темнота не оставила ему другого выбора, кроме как оценить ее красоту ощупью. Он мягко положил руку на ее живот и бросил взгляд на зарумянившееся – от алкоголя или ситуации, или, может быть, от обоих факторов одновременно – лицо Хару, ожидая какой-либо реакции. Она снова слышно вздохнула и стала наблюдать за его ладонью. Вторая все еще напряженно держала ее за бедро, на котором, как подумала Миура, к утру будут красоваться темные синяки. Из щели в окне подула прохладная струйка сквозняка, и девушка поежилась. Ее тело покрылось мурашками, и соски, словно опасаясь, что мужчина совсем позабудет про них, начали твердеть. Гокудера мягко провел рукой по ее талии, затем его пальцы потянулись выше, и он осторожно взял сначала одну грудь, потом вторую. У Хару была очень нежная кожа, и его очерствевшие подушечки пальцев наслаждались каждым прикосновением.

Хару все еще была обижена на своего нового знакомого, хотя у нее совершенно вылетело из головы за что. Она все же решила наказать его единственным способом, доступным при сложившихся обстоятельствах – делать вид, что любовник был из него довольно посредственный. Она постаралась придать своему лицу как можно более равнодушное выражение, и задача эта была не из легких: на стороне Хаято был не только его опыт, но и алкоголь в крови Хару, и ей приходилось совершать над собой титанические усилия, чтобы не дать разуму пропасть в сладостном тумане, сгущавшемся с каждым движением мужчины. В отличие от ее предыдущих любовников, он не стискивал грудь так, что она готова была выть от боли, и даже не рвался повалить ее под себя. Гокудера неторопливо водил рукой по всему её телу, растягивая ласку, словно сам получал от нее эстетическое удовольствие. Он слегка потянулся вперед и взял в рот ее сосок, щекотно посасывая его. Хару, почувствовав жар в низу живота, героически подавила в себе желание выгнуть спину, но ей пришлось положить руки ему на плечи, чтобы удержаться на ногах. Японке жутко не терпелось содрать с него ко всем чертям одежду, но она, будучи порой иррационально упрямой, решила, что если уж начала играть роль невпечатленной женщины, то надо было довести дело до конца.

– Ты только это умеешь? – с легкой насмешкой, маскирующей дрожь в голосе, спросила Хару.

Он хмыкнул и оторвался от ее груди. Его руки вернулись к ее ягодицам, и он произнес:

– Держись покрепче. Просто держись.

Хару послушалась, но не успела она спросить, зачем, как вдруг весь мир перевернулся, и ее шея оказалась на подлокотнике дивана. Пока она выходила из ступора, он, устроившись у нее между ног, разделся ровно настолько, насколько того требовала ситуация. Миура провела взглядом по члену от мошонки до раскрасневшейся головки, и у нее пересохло во рту. Она облизнула губы, и жар у нее между ног стал невыносим. Но Хару все еще помнила о своей роли, и, верная себе, продолжила ее играть, несмотря на то, что теперь люто ненавидела собственную затею.

Сквозь пелену алкоголя и возбуждения, она полностью осознала, что они действительно собирается заняться сексом, лишь когда увидела, как он, высокий и широкоплечий, склонился над ней, отчего ей захотелось широко улыбнуться. Хаято предоставил ей слишком мало времени, чтобы она озвучила свое мнение касательно происходящего, и глубоким поцелуем продемонстрировал, что ему было в общем-то все равно. Он почувствовал сладковатый вкус виски на ее горячих губах, но он не шел ни в какое сравнение с соприкосновением их языков. Хару, должно быть, согласилась с ним, потому что издала тихий, почти жалобный стон. Она так и не сняла его рубашки, и мысль, что Миура оказалась зажата между ним и его одеждой, вскружила мужчине голову. К утру она пропахнет дымом от его сигарет и любимым одеколоном, и собственник в нем, предвкушая это, пришел в неистовство.

Насытившись ласками ее языка, Гокудера отпрянул, и требовательно взглянул ей в глаза. Хару не выдержала и отвернулась. Бесповоротно навалившись на нее всем телом, Гокудера принялся трудолюбиво оставлять засосы на шее и покрепче схватил девушку за ягодицы, не зная, как оставить на ней больше следов своего пребывания. Хару испытывала противоречивые эмоции. Она поняла, что этап, на котором он был ласковым любовником, оказался позади, и сейчас он демонстрировал свою силу. Но не успевала она пискнуть от боли, как он тут же покрывал ее шею нежнейшими поцелуями или ласково и даже любовно принимался гладить ее бедра, отчего Миуре хотелось стонать.

По стоическому молчанию Хару, Гокудера вдруг примерно понял ее задумку и, чтобы усложнить задачу, примкнул к ее соскам с глубокими поцелуями. Ее спина практически выгибалась от каждого прикосновения языка, но Хару отказывалась как-либо демонстрировать, что она получала удовольствие, и комната наполнилась подсасывающими звуками. Ее выдержка бы, может, и справилась с этой задачей, но Гокудера окончательно сломил ее оборону, когда он погрузил головку окончательно отвердевшего члена в ее совсем влажную промежность и, обмочив его, стал мягко мять клитор Хару. Она, ахнув, двинула бедрами навстречу ему, и обозначила собственное поражение, простонав в голос. Хаято забавлялся так еще некоторое время, массирующими движениями заставляя девушку под ним трепетать и извиваться, чувствуя, как умоляюще впивались в спину ее пальцы, но отказываясь при этом приступать к главному действу. Несмотря на то, что он в общем и целом разделял ее желание, ему больше нравилось видеть, как мучительно ей не терпелось почувствовать его в себе, и с каким гостеприимством она раздвигала колени каждый раз, стоило ему надавить на ее клитор чуть сильнее. Когда Гокудера отпрянул от Хару, чтобы полюбоваться ее изнемогающим видом, на лице японки было нарисовано довольно комичное недовольство.

– Мы опять забываем про презервативы, – надувшись, произнесла она.

– Второй раз на это не попадусь, – охрипшим от возбуждения голосом ответил он. – Тем более, что ты должна мне секс за бордель. Поэтому правила мои. Никаких презервативов.

– Что значит "никаких презервативов"? – спросила Хару, и не успела она даже попытаться оттолкнуть его, как он наконец погрузил в нее член целиком и стал плавно двигать бедрами. Она совсем потеряла контроль над своим телом: ее голос предательски сопровождал каждый толчок Гокудеры какими-то мяукающими звуками, а ягодицы сами подстроились под его темп и стали двигаться навстречу.

– Я так понимаю, это отвечает на твой вопрос?

Хару практически слышала его нахальную улыбку. Ей жутко хотелось треснуть его за дерзость, но еще больше – достичь нарастающего оргазма как можно скорее, поэтому она обвила вокруг поясницы Гокудеры ноги и крепче прижала его к себе. Гокудера понял её знак и, несмотря на то, что он настроен был на вредность по отношению к Хару, все же ускорил темп. Ему несказанно льстило, что она уже была очень мокрой, но куда приятнее было ощущение того, как ее горячее влагалище стискивало его член. Хаято хотелось растянуть удовольствие, но Хару требовала скорости, а это неизбежно грозило и его скорым приходом.

Наконец она кончила, и спазм ее мышц заставил кончить и его. Она почувствовала его семяизвержение, и запоздало попыталась разомкнуть их бедра, но Гокудера так крепко вцепился пальцами в ее ягодицы, что Миура прикрикнула. Он или не понял, или не услышал, но отпустил ее лишь когда все закончилось.

– Дурак! Настоящий идиот! Как ты... – Хару пыталась приподнять его с себя, но он, ещё не придя в себя, лениво лежал мертвым грузом и восстанавливал дыхание. Через некоторое время он попытался привстать, а затем окончательно слез с неё.

– Ты вроде что-то сказала? – спросил он, надевая спущенные штаны. Привычным движением он похлопал себя по карманам и, найдя незаконченную пачку сигарет и зажигалку на месте, тут же закурил.

Его насторожило молчание Хару, и он бросил на неё беглый взгляд. Она так и лежала в его широко распахнутой и промокшей рубашке и смотрела в потолок. Она даже не свела колени вместе, и Гокудере было прекрасно видно, как из ее промежности вытекала сперма. Вид не мог не возбудить его, и он уже придумал, что будет делать дальше и собрался затушить сигарету, но Хару резко вскочила с места и убежала в ванную комнату, громко захлопнув дверь.

Зашумела вода, и вскоре послышалось ворчливое неразборчивое бормотание.

Одна часть Гокудеры возгордилась собой: он получил, что хотел, и даже отомстил ей и за бордель, и за то, что она хотела избавиться от него, но другую часть беспощадно грызла совесть. Хаято встал и почти на цыпочках подошёл к двери ванной, опасаясь что скрип пола выдаст его приближение. Минут пять он, закусив губу от волнения, стоял с поднятой рукой, не решаясь постучаться, но затем шум воды утих, и Гокудера, не успев решить, сделать вид, что он шёл на кухню или остаться, чтобы поддержать её или даже извиниться, чуть не получил по носу дверью.

Хару вздрогнула от испуга, увидев силуэт на пороге, но, узнав Гокудеру, сделала вид, что не заметила его и совершенно голой направилась в свою комнату.

– Ты как? – бросил он ей вслед.

– Лучше не бывает, сукин ты сын!

Она не стала хлопать дверью на этот раз, более того она вполне хладнокровно наматывала на себя простыню у Гокудеры на виду. Его настрой на извинения испарился на месте.

– И я заслужил эти слова потому что?..

– Потому что им и являешься! – прикрикнула Хару и уперла руки в бока. – Перед тобой была одна задача! Только одна задача! Просто вовремя вытащить свой член, раз уж тебе лень было искать презервативы, но плевать ты хотел на то, что я могу залететь от тебя!

– Ты ещё даже не знаешь, беременна ли, а вопишь, будто тебе рожать завтра, а я отказываюсь признавать ребёнка!

– Сейчас же выйди в аптеку и купи тест! И средство для прерывания беременности на всякий случай. И леденцы не забудь.

– А леденцы зачем?

– А хочу!

* * *

По пути из аптеки у подъезда он встретил Ламбо, пытавшегося припарковать его автомобиль. Гокудера поручил ему поездку в магазин со списком Хару, а заодно назначил его ответственным за то, чтобы Миура не померла с голоду, так как сам заниматься ею круглые сутки не собирался. Чтобы сделка выглядела честной, он пообещал дать свой красный Митсубиши напрокат, и юноша быстро согласился. Машина неуклюже втискивалась в ряд своих собратьев, и Ламбо грозил вот-вот испортить если не ее, то соседние, а то и все три одновременно. Мучительные потуги все же завершились успехом, хотя автомобиль встал так косо, что Хаято не представлял, как можно было потом безболезненно выехать.

Дурачок Ламбо сделал несколько сэлфи за рулем машины, а потом на ее фоне, и, расстроившись, что в сумерках фото вышли не такими удачными, как он хотел, открыл багажник. Гокудера сложил руки на груди и решил не вмешиваться в попытки подростка утащить сразу пять объемных пакетов, надеясь, что тот догадается взять ровно столько, сколько сможет унести, а остальные захватить позже, но, увы, Ламбо принялся тащить все и сразу, отчего выглядел и смешно, и жалко.

– Без спины хочешь остаться? – подойдя, проворчал Гокудера и облегчил его ношу.

– О, что ты здесь делаешь? Разве ты не должен быть наверху?

– В аптеку выходил, – буркнул мужчина, надеясь, что Ламбо наскучит эта тема.

– Зачем? Ей стало плохо?

Гокудера предпочел не отвечать, и Ламбо, угадав настроение, не стал продолжать.

В квартире их встретила тишина. Хаято решил, что Хару уснула, но она тут же шаткой походкой вышла из-за угла, причем совершенно голой. Ламбо, округлив глаза и открыв рот, от неожиданности выронил пакеты, и они с грохотом упали ему на ноги. Парнишка взвизгнул от боли, и Гокудера, не теряя времени даром, с силой развернул его лицом к двери.

– Какого хрена, женщина? – шикнул он и, наспех стянув с себя туфли, бросился к ней, чтобы выпроводить с прихожей.

Хару пошла к нему навстречу и, когда они поравнялись, встала на цыпочки и обвила руки вокруг его шеи. Гокудера не понял, откуда пришла такая смена настроения, но затем он услышал крепкий запах виски.

– О Боже, ты...

Она нежно приложила палец к его губам и улыбнулась так, будто между ними не было ни намека на ссору.

– Просто поцелуй меня.

Гокудера положил ей руки на талию, чтобы она вдруг не упала, и уже собрался исполнить ее бесхитростную просьбу, – что он терял, в конце концов? – как услышал вежливое покашливание за спиной. Хару сгорая от любопытства выглянула из-за его плеча.

– Хахи! Кто это? Твой младший брат? – спросила она, только-только заметив, что ее "телохранитель" пришел не один.

Гокудера возвел очи горе. В Японии их европейские черты лица часто воспринимали как знак кровного родства, хотя внешнего сходства у них было чуть больше, чем никакого совершенно.

– Да, – вздохнул он, – типа того.

– Хахи! Извращенец! Я догадывалась, что тебе нравится секс втроем, но предложить его в первый же день нашего знакомства! Да еще и с братиком! Ему хоть шестнадцать лет есть?

Ламбо мгновенно развернулся к ним лицом и, с искорками в глазах, охотно закивал головой.

– Да, – почти выкрикнул он. – То есть, почти. Совсем чуть-чуть осталось. Считай, что уже.

– Нет, ему только-только исполнилось пятнадцать, и он пришел, чтобы занести твои вещи. И уже уходит.

Ламбо состроил кислую мину и, зная по собственному опыту, что спорить с Гокудерой было бесполезно, собрался уходить.

– Он такой милый, что я хочу его поцеловать, – призналась Хару, почти свисая с рук Гокудеры.

На лице Ламбо нарисовалась надежда, и он с мольбой взглянул на Гокудеру, ожидая разрешения, но тот решил поскорее увести Хару прочь с порога. Он с трудом запихнул ее в спальню и хотел положить на кровать, но японка со смехом вцепилась в него, и повалила с собой.

– Какого черта, женщина? Что ты делаешь голая и пьяная?

– Голая, потому что ждала тебя, глупый. – Она вплела пальцы в его волосы и стала ласково гладить по голове. Хаято быстро растаял от ее признания, дополненного легкими касаниями. – А пьяная, потому что на первых неделях беременности переизбыток алкоголя может... ну, отменить ее. В общем, если не огнем, то мечом.

Гокудера вдруг отчего-то подумал о своих родителях, и у него мгновенно пропало всякое настроение. Он устало сел на кровать, и Хару кротко прильнула к его спине.

– Я хочу спать, – произнесла она, нежно рисуя ладонью невидимые узоры на его плече.

– Так ложись и спи.

– Я не усну одна. Останься здесь. Пожалуйста.

– Надо закрыть дверь за Ламбо.

– А потом?

– Посмотрим.

Гокудера на всякий случай закрыл девушку на замок, и пошёл на кухню, где парнишка уже уплетал заказанную шоколадную пасту. Он, заметив возвращение Хаято, с любопытством посмотрел на него, явно ожидая подробностей, не предназначенных для подростковых ушей. Не дождавшись таковых, он начал сам:

– Горячая она у тебя, не спорю. Я, конечно, слышал, что ты её в каком-то дорогущем заведении подобрал, но, как говорится, лучше один раз увидеть.

– Ступай домой, Ламбо. У тебя школа завтра.

Бовино отложил сладкое и, набрав побольше воздуха в грудь, признался:

– Я тут услышал ваш разговор. И когда ты её увел, у тебя выпала покупка из аптеки. И, знаю, это не моё дело, но это хорошо. Если у тебя родится ребёнок, у него будет ещё более несчастное детство, чем у тебя.

Гокудера удивлённо вскинул брови, не ожидая такой речи от такого легкомысленного парнишки, как Ламбо, на затем вспомнил, какие могучие комплексы были у этого ребёнка на почве того, что родители отправили его одного в чужую страну и с тех пор написали всего один раз, и то письмо предназначалось не для их сына.

– Считаешь, я никогда не стану хорошим родителем? – с горькой усмешкой спросил Гокудера, не веря, что действительно стал говорить на эту тему с глупеньким Ламбо, и что для него вдруг стало важно услышать ответ.

Юноша же, может, и не был по-лисьи хитёр и умен, но ему хватило смекалки дипломатично ответить:

– Не в ближайшем будущем всяко. Тсуна верит в тебя, конечно. Такой вдохновленный был сегодня, ужас просто. Говорил, что ты вырос, что помудрел.

Брови Гокудеры вновь выгнулись дугой. Он не подумал о том, какой эффект произведет на его друга та маленькая ложь, и теперь в его голове зародилась мысль, что нельзя будет просто так взять и оборвать отношения с Миурой когда вздумается. Надо будет хорошенько подготовить босса.

И, если найдется время, то и саму Хару тоже.

– Но ты знаешь нашего Тсуну, – с умудренным и одновременно нигилистическим видом продолжал парнишка, не догадываясь, как забавно при этом выглядел.

– Он видит в людях больше доброго, чем есть на самом деле, – завершил за него Гокудера. – Знаю. А теперь иди домой, сплетник. Давно пора.

Ламбо послушно встал из-за стола, и он уже стоял по ту сторону порога, когда вдруг добавил:

– Хотя ты же сейчас не послал меня подальше. Может, я и ошибаюсь. Может, ты и вправду меняешься.

* * *

Хару, вопреки своим заверениям, вполне успешно уснула одна. Она выглядела совершенно беззащитно, лёжа обнажённой в позе эмбриона. Гокудере захотелось укрыть её чем-нибудь, но брошенная простыня собирала пыль в самом забытом углу квартиры, а одеяло было постелено под ней. Он снял пиджак, чтобы прикрыть девушку, но она тут же проснулась и напряженно села.

До восхода солнца оставалось еще несколько часов, но полоска неба на востоке уже стала голубеть. Потрезвевшая Хару, видимо, посчитала, что стало слишком светло, потому что она тут же постаралась стыдливо прикрыться руками.

– Уже вернулся? – спросила она, отворачиваясь в сторону. – Нашел, что я сказала?

Она, должно быть, не запомнила свое недавнее выступление, и Гокудера ответил так, будто только что вернулся из аптеки.

– Леденцы были только со вкусом мяты.

Хару еле слышно усмехнулась и позволила набросить ей на плечи пиджак. Она закуталась в него, но отодвинулась от его обладателя на всякий случай. Гокудера, подумав, что она так уступила ему место, сел рядом.

– Прости, что устроила концерт из-за того, что ты... ну, не успел, – виновато пробормотала она и впилась взглядом в колени. – Со мной так просто впервые. Это, конечно, было даже... приятно, но я испугалась. Лучше больше так не делай.

– А мне еще подвернется возможность? – с ухмылкой спросил Гокудера, и Хару тут же пожалела, что из-за смущения не успела вовремя прикусить язык.

Она нахмурилась и не нашлась, что ответить, как вдруг почувствовала теплый поцелуй в щеку, парализовавший ее своей трогательностью. Казалось, будто она провела весь вечер с Гокудерой, ради одной кульминации – этого поцелуя, которого ей так не хватало всю жизнь. Хару никак не успела выразить то, как отчаянно ей хотелось растянуть этот миг, и итальянец уже успел встать с кровати, когда девушка вновь обрела дар речи. Но ей не понадобилось ничего говорить. Может, он почувствовал ее полную неготовность к расставанию, потому что он некоторое время просто неподвижно стоял на месте, а затем начал оглашение своего приговора с оправдания.

– Мне надо будет рано встать. Я буду за дверью. Спокойной ночи.

Миура обиженно нахмурила брови.

– Спасибо. Теперь я буду чувствовать себя уличной девкой, которой воспользовались и бросили. Ты же должен меня защищать. Так сделай так, чтобы я чувствовала себя защищенной. Хотя бы пока я не усну.

Сложись обстоятельства иначе, Гокудера бы запросто лег с ней еще пару часов назад, но Хару сама нарушила протокол своей истерикой, и он уже собирался разложить диван и устроиться на нем в комфортном одиночестве. Немного поколебавшись, он все же решил, что готов был пойти на уступку, но только одну. Он сказал девушке, чтобы она встала с одеяла и подняла его, а сам, найдя простыню, встряхнул ее несколько раз и постелил на матрас. Хару обрадованно легла первой и устроилась поближе к холодной стене, практически прислонившись к ней – она готова была пойти на многое, чтобы Гокудере хватило места, и у него не осталось поводов покинуть ее сию же минуту.

– Если кровать провалится, я новую заказывать не буду, – произнес он и, раздевшись быстрее, чем ожидал от себя, забрался под одно с ней одеяло. Это был милый и даже чересчур сентиментальный жест с его стороны – может, он и впрямь начал стареть? – но у него были свои приятные моменты. От Хару уже исходил запах его тела, и Гокудера из чувства собственничества, которое девушка спутала с защитническим инстинктом, обнял ее и вскоре глубоко уснул.